Верный друг Лермонтова с московских времён – Алексей Александрович Лопухин (1813–1872). Они были знакомы, скорее всего, с осени 1828 года – с тех пор как Лермонтов с бабушкой поселились по соседству (через дорогу, наискосок) с домом Лопухиных, на Малой Молчановке. В доме Лопухиных на Большой Молчановке жили в те годы отец Алексея (матери уже не было в живых) и четверо детей – по старшинству: Мария, Лиза, Алексей и младшая Варя (1815–1851).

Алексей в 1830 году поступил в Петербургский университет, а в феврале 1831-го перевёлся в Московский, на словесное отделение, и какое-то время учился там одновременно с Лермонтовым. Покинули они Московский университет в один и тот же год: Лермонтов написал прошение об увольнении "по домашним обстоятельствам" 1-го июня 1832 года (в конце июля уехал в Петербург), а Лопухин – 30 сентября. К этому времени (с мая 1832 г.) Лопухин уже служил переводчиком в Московском архиве Коллегии иностранных дел. В комментариях к его имени иногда пишут о его службе в Московской синодальной конторе, но туда он перешёл только в 1850-х годах – на должность управляющего конторой.

Алексей Лопухин сохранил несколько писем друга, портрет маслом "Предок Лерма", стихотворение "Ребёнка милого рожденье..." (на рождение мальчика у Алексея и Варвары – тёзки младшей сестры – в феврале 1839 г.). Когда Лермонтов писал стихотворение "Казбеку" ("Спеша на Север из далёка..."), он, конечно, вспоминал и Алексея, говоря о "тех добрых, пылких, благородных, деливших молодость со мной".

С Алексеем связаны две интересные истории. Первая – об акварельном рисунке, затем превращённом в портрет маслом, "Предок Лерма". Эту историю рассказал сын Лопухина, Александр (тот самый, рождение которого приветствовал Михаил Юрьевич). Он прислал картину в дар Лермонтовскому музею с сопроводительным письмом. Приведу фрагмент этого письма, написанного 3 ноября 1881 года:

"И вот в один из ранних периодов, когда он занимался исключительно математикой, он однажды до поздней ночи работал над разрешением какой-то задачи, которое ему не удавалось, и утомлённый заснул над ней. Тогда ему приснился человек, изображённый на прилагаемом холсте, который помог ему разрешить задачу. Лермонтов проснулся, изложил разрешение на доске и под свежим впечатлением мелом и углём нарисовал портрет приснившегося ему человека на штукатурной стене его комнаты". Дальше Лопухин рассказывает, как при попытке надолго сохранить рисунок штукатурка осыпалась. "Отец был в отчаянии, но Лермонтов успокоил его", пообещав воспроизвести эту голову на полотне.

В наше время появилась версия, что Лермонтов зарисовал не своего воображаемого предка, а известного шотландского математика XVI-XVII веков, создателя логарифмов, Джона Нэпиера (John Napier, 1550–1617). Великий учёный и помог ему решить никак не дававшуюся математическую задачу. Версия эта была озвучена в одной из передач цикла "Необъяснимо, но факт" по телеканалу "ТНТ"; была также публикация об этом в журнале "Мир кино и ТВ", в номере от 12 января 2007 года.

Портрет под названием "Предок Лерма" (или "Герцог Лерма") часто публикуется наряду с другими портретами лермонтовских воображаемых испанцев. Уж не знаю, Нэпиер ли – один из них, но почти все они похожи на самого Лермонтова в том возрасте, до которого он, увы, не дожил.

Немного отвлечёмся от темы друзей. Скажу несколько слов о "русской версии" фамилии Нэпиер – "Непер". Эта версия (в разных публикациях) не может не удивлять: почему английское Napier, произносимое нами как Нэпиер или Нэпьер, надо передавать как Непер? Вспомним и английское player – в звучании по-русски плэйер, а вовсе не плеер, как принято писать с некоторых пор. Впечатление такое, будто кто-то "взял и отменил" букву э как русский вариант английской а. Примеров такого неграмотного, нелогичного написания английских слов можно привести множество: "леди" (lady), "флешка" (от flаsh), "сленг" (slang), а также "тест" (test), "трек" (trek), "тренд" (trend), где английские буквы а и е (звук в том и другом случае э) заменены на русскую е.

Под раздачу попали и латинское stella (звезда) и греческое stela (обелиск) – оба слова оказались в русском варианте с е; вместо красивых слов стэлла и стэла получились уродцы: стелла и стела. На любимое составителями словарей е заменено даже английское и (эта буква читается в разных словах как звук у или а, никак не е) в слове ланч (lunch). Всё пишется по-русски так, будто наши лингвисты – в век Интернета! – не знают ни одного иностранного языка. ("Всё это было бы смешно, Когда бы не было так грустно", – Лермонтов, "А.О.Смирновой").

Я не за то, чтобы переделывать написание всех иностранных слов в соответствии с их звучанием на языке оригинала (хотя именно так писали иностранные слова высоко образованные литераторы до 1917 года, и незачем было менять традицию, переделывать грамотное на неграмотное; но что поделаешь – время ушло). Однако хочется надеяться, что при очередном пересмотре норм написания будет учитываться образ слова, не возникнет ненужной переклички с существующим русским словом – как, например, в случае с "тест" и "тесто". И что языковеды будут учитывать хорошую традицию, хотя бы недавнюю. Например, лэди, нэоромантизам, нэофашизм и пр. еще в 1950-х годах писались именно так, зачем было менять в худшую сторону? (Неофашизм в быстрой речи вообще превращается в свою противоположность.)

Позволяю себе отступления от основной темы по примеру высоко чтимого мною Ираклия Андроникова. Он нередко расширял рамки своего разговора с читателем. Его статьи, главы книг можно сравнить с ветвистым деревом: крепкий ствол – основная тема, а ветви – дополнительные сведения или даже информация из других областей культуры...

Вернёмся к Алексею Лопухину. Сохранилось несколько писем, имеющих отношение к картине "Предок Лерма"; назову два из них: письмо Лермонтова к Марии Лопухиной от 2 сентября 1832 г., где он говорит о своей радости от полученного известия, что "еще не стёрли знаменитую голову со стены", и письмо Алексея Лопухина от 25 февраля 1833 г. с благодарностью за присланный ему портрет "предка". То есть Лермонтов сделал первоначальный рисунок не во время приезда в Москву из Петербурга, как это получается из рассказа Александра Лопухина, а еще в Москве, скорее всего в 1832 году, когда он однажды засиделся у Лопухиных допоздна над решением задачи из высшей математики. А портрет маслом написан зимой 1832–1833 годов, когда Лермонтов находился дома после операции на колене.

Лермонтовский музей при Николаевском кавалерийском училище (бывшей юнкерской Школе) создавался с 1881 года и был официально открыт в 1883 году. В 1916 году перед зданием Музея установлен памятник работы скульптора Б.М.Микешина – кстати, с правильной датой рождения поэта: 2-е октября (14-е по новому стилю). Странно, что эта дата, подтверждённая записью в церковной книге и другими документами, в наше время не учитывается: большинство лермонтоведов придерживаются даты, которую установила бабушка, чтобы не праздновать рождение внука "прежде времени": 3-е октября (поскольку родился внук поздно вечером 2-го).

Между тем эта "передатировка" сбивает мистическую закономерность в дате рождения поэта: 14 октября 1814 года. В юбилейный лермонтовский год (200 лет со дня рождения) я написала статью "Мистика чисел в жизни Лермонтова", которая была опубликована в двух журналах и в "Литературной газете" (№40, 15–21 октября 2014 г.); в "ЛГ" статья напечатана под названием: "Поэт знал дату своего ухода?"  Есть эта статья и в Интернете, на главном моем сайте:  http://lermontov1814.narod.ru

Вторая история, связанная с Алексеем Лопухиным, хорошо известна: это история его неудачного сватовства к Екатерине Сушковой в конце 1834-го – начале 1835 года. История эта рассказана самим Лермонтовым в письме к Александре Верещагиной (традиционно письмо относят к весне 1835 г., но Андроников относил к январю 1835 г.). Нашла эта история отражение и в романе "Княгиня Лиговская" (1836). Я останавливаюсь на розыгрыше Лермонтова ради спасения друга от "летучей мыши" (характеристика, данная им Сушковой) в статье "Любимые женщины Лермонтова".

К "заочным" друзьям поэта можно отнести Александра Герцена, который учился в Московском университете одновременно с Лермонтовым (к сожалению, они не познакомились) и рассказал в "Былом и думах" о "маловской истории", а в 1850 году написал статью "О развитии революционных идей в России" с высочайшей оценкой творчества и личности Лермонтова.

К "заочным" друзьям относится и литератор Александр Дружинин, написавший статью о поэте после поездки в начале 1850-х годов на Кавказ, где встречался с сослуживцами Лермонтова и убедился в том, что они любили его, вовсе не считали его характер тяжёлым, как уверяли те, кто стремился угодить "верхам". Прекрасные, глубокие статьи о Лермонтове написаны и позднее – Василием Розановым, Иннокентием Анненским, Дмитрием Мережковским (с Мережковским, правда, я не во всём согласна)... А фрагменты из эссе о Лермонтове в "Розе Мира" Даниила Андреева приведу в самом конце этой статьи.

Не могу не остановиться более обстоятельно, чем в начале статьи, на цепи "случайностей" в судьбе Лермонтова, всегда носивших негативный характер. В московский Университетский Благородный пансион ни с того, ни с сего "занесло" жителя Петербурга Николая I (да не прогневается на меня, выражаясь слогом Акима Шан-Гирея, тень императора) – в результате пансион превратили в гимназию (с разрешением розог), и Лермонтов ушёл, не получив свидетельства об окончании этого учебного заведения. Поступил в Московский университет – и "прямо наткнулся на историю профессора Малова", как вспоминал его соученик по пансиону и университету Николай Сатин. Юнкерская школа: через 12 дней после поступления – тяжелейшая травма... Что же это такое? Какие потусторонние силы объявили войну мальчику, еще ни в чём ни перед кем не провинившемуся?

И далее: даже стихотворение "Смерть Поэта" не повлекло бы за собой сурового наказания, не приди "случайно" в гости к Мишелю его дядя, Николай Столыпин (родной брат Столыпина-Монго) и не примись он защищать Дантеса в истории с дуэлью. Последние 16 строк, которых Лермонтову не простили ни при его жизни, ни даже после гибели, появились именно из-за того, что на сей раз "занесло" домой к Лермонтову его дядю. После возвращения из первой ссылки Лермонтова очень ненадолго оставили в покое, а затем начались сплетни, "месть врагов и клевета друзей", повлекшие за собой дуэль с Барантом и вторую ссылку.

Да и поводом к последней дуэли послужила очередная случайность: Мартынов услышал, как Лермонтов повторяет шутливое прозвище "горец с большим кинжалом". "Надо же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд [играя на рояле], слово "poignard" ["кинжал"] раздалось по всей зале", – вспоминала Эмилия Шан-Гирей. И Мартынов смертельно обиделся...

В юности я думала, что стихотворение "Благодарность" (апрель 1840 г.) – это всплеск отчаяния из-за долгого пребывания на гауптвахте, а последние две строки – скорее романтическая условность, чем искренняя мольба поэта. Сейчас, заново пройдя все этапы его жизненного пути, считаю эти две строки вовсе не условностью, а выстраданной мольбой к Всевышнему. Лермонтов устал от бед, которые всю его короткую жизнь сыпались ему на голову. Напомню это стихотворение:

За всё, за всё Тебя благодарю я:

За тайные мучения страстей,

За горечь слёз, отраву поцелуя,

За месть врагов и клевету друзей;

За жар души, растраченный в пустыне,

За всё, чем я обманут в жизни был...

Устрой лишь так, чтобы Тебя отныне

Не долго я еще благодарил.

Роковые "случайности" происходили постоянно, делая жизнь Лермонтова всё более тяжелой. Это о себе он сказал еще в 1832 году, в поэме "Измаил-бей": "...Твоя б рука не устрашила // Того, кто борется с Судьбой".

Кажется мне, "случайности" эти вовсе не случайны. В посмертии высокая душа должна продолжать служение Космосу, космической гармонии, прерванное недолгим пребыванием на Земле, и нужно показать этой бессмертной душе, как тяжела бывает жизнь человека, – для того чтобы она не утратила сострадания к людям, несмотря на все их грехи.

"Пробегаю в памяти всё мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные..."

По уверениям мистиков, каждый человек за время жизни должен выполнить свое предназначение. И, несмотря на трагически короткий срок жизни, Лермонтов выполнил свое главное предназначение: на собственной судьбе показал безнравственность "высшего" общества и, следовательно, неизбежность его гибели, ибо "есть и Божий Суд"...

У нас по сию пору идут споры: не был ли Николай Мартынов давним недоброжелателем Лермонтова – потому, например, что принадлежал к масонам, тайным врагам отечественных гениев; или, может быть, он затаил обиду на Лермонтова за сатиру на шулеров-картёжников в "Маскараде", ибо шулером-картёжником был его дядя (кстати, обучивший этому Николая, из-за чего тот пострадал в 1841 году: его отчислили из казачьего полка за шулерство в картах). Уж и не напоминаю о более вздорных вымыслах по поводу дуэли, тем более что дело вовсе не в неприязни Мартынова к Лермонтову. Не согласись вызвать поэта на дуэль Мартынов, нашли бы другого. Мартынов – всего лишь пистолет в руках заказчика убийства.

А заказчиком была та самая "жадная толпа у трона", которую Лермонтов сделал своим коллективным врагом 16-ю заключительными строками "Смерти Поэта". Нити заговора против него тянутся от императорского семейства (от великой княгини Марии Николаевны и самого императора) через И.В.Васильчикова, председателя Государственного Совета и ближайшего "доверенного лица" Николая I, к сыну Васильчикова, в 1841 году, в его 22 года, посланному на Кавказ с какой-то инспекторской миссией.

Я уже не раз писала о подлинной причине дуэли, обстоятельно аргументируя свои утверждения, – в книге "Александра и Михаил. Последняя любовь Лермонтова" и в статьях, – поэтому здесь лишь коротко повторила.

Самая глубокая, ёмкая и точная характеристика личности и творчества Лермонтова принадлежит Даниилу Андрееву, автору знаменитого религиозно-философского труда «Роза Мира». Выписками из главы этой книги о русских писателях и закончу статью.

Даниил Андреев с горечью говорил о непонимании русской критикой «светлой, задушевной, тёплой веры», что «тихо струится, журча и поднимаясь порой до неповторимо дивных звучаний» «в глубине стихов» Лермонтова.

«Надо было утерять всякую способность к пониманию духовной реальности до такой степени, как это случилось с русской критикой последнего столетия [XIX века], – продолжает Даниил Андреев, – чтобы не уразуметь свидетельств об этой реальности в лермонтовских стихах. Надо окаменеть мыслью, чтобы не додуматься до того, что Ангел, нёсший его душу на Землю и певший ту песнь, которой потом «заменить не могли ей скучные песни Земли», есть не литературный приём, как это было у Байрона, а факт».

"Какой жизненный подвиг мог найти для себя человек такого размаха, такого круга идей, если бы его жизнь продлилась еще на сорок или пятьдесят лет? Представить Лермонтова примкнувшим к революционному движению 60-х и 70-х годов так же невозможно, как вообразить Толстого в преклонных годах участвующим в террористической организации или Достоевского – вступившим в социал-демократическую партию. – Поэтическое уединение в Тарханах? Но этого ли требовали его богатырские силы? – Монастырь, скит? – Действительно: ноша затвора была бы по плечу этому духовному атлету, на этом пути сила его могла бы найти для себя точку приложения. Но православное иночество [монашество] несовместимо с художественным творчеством того типа, тех форм, которые оно приобрело в наши поздние времена, а от этого творчества Лермонтов, по-видимому, не отрёкся бы никогда.

Возможно, что этот титан так и не разрешил бы некогда заданную ему задачу: слить художественное творчество с духовным деланием и подвигом жизни, превратиться из вестника [духовного мира] в пророка. Но мне лично кажется более вероятным другое: если бы не разразилась пятигорская катастрофа, со временем русское общество оказалось бы зрителем такого – непредставимого для нас и неповторимого ни для кого – жизненного пути, который привел бы Лермонтова-старца к вершинам, где этика, религия и искусство сливаются в одно, где все блуждания и падения прошлого преодолены, осмыслены и послужили к обогащению духа и где мудрость, прозорливость и просветлённое величие таковы, что всё человечество взирает на этих владык горных вершин культуры с благоговением, любовью и с трепетом радости".

"…Если смерть Пушкина была великим несчастьем для России, то смерть Лермонтова была уже настоящей катастрофой, и от этого удара не могло не дрогнуть творческое лоно не только Российской, но и других металькультур» [т.е. культур трёх миров – физического, духовного и самого ядра планеты].

Даниил Андреев начинал родословную поэта не с его земных, известных нам предков (русских, татар, шотландцев), а с «человечества титанов» – людей необычайной духовной силы, повелевавших стихиями.

«Глазами тучи я следил, Рукою молнию ловил…» («Мцыри») – не есть ли это, как и «Ангел», реальное воспоминание о прошлом? – говорит Д.Андреев. – Поиски родины заканчиваются для Мцыри ничем, ибо истинная его родина не здесь, на Земле, а в Высшем, духовном мире. Память о нем так сильна в самом поэте, что он не забывает о своей Небесной родине во всё время короткого пребывания на Земле.

В «Герое нашего времени» он говорит о тяжкой силе этой памяти: «Нет в мире человека, над которым прошедшее приобретало бы такую власть, как надо мной: всякое напоминание о минувшей печали или радости болезненно ударяет в мою душу и извлекает из нее всё те же звуки; я глупо создан: ничего не забываю, ничего». А в «Сказке для детей» вспоминает одно из видений прошлого:

Мой юный ум, бывало, возмущал

Могучий образ; меж иных видений,

Как царь, немой и гордый, он сиял

Такой волшебно-сладкой красотою,

Что было страшно… и душа тоскою

Сжималася – и этот дикий бред

Преследовал мой разум много лет.

Это свое видение и передал поэт в «Демоне». Герой поэмы, как уже говорилось, связан с эпохой античности, в его трагической судьбе отражены страдания и муки Прометея – титана, который ради спасения человечества нарушил волю богов, передав обитателям Земли божественный огонь. С тех пор и началось его трагическое одиночество:

Лишь только Божие проклятье

Исполнилось, с того же дня

Природы жаркие объятья

Навек остыли для меня;

Синело предо мной пространство;

Я видел брачное убранство

Светил, знакомых мне давно…

Они текли в венцах из злата;

Но что же? прежнего собрата

Не узнавало ни одно.

…Лермонтов – мистик по существу. Не мистик-декадент поздней, истощающейся культуры, мистицизм которого предопределён эпохой, модой, социально-политическим бытием, а мистик, если можно так выразиться, милостью Божией: мистик потому, что внутренние его органы – духовное зрение, слух и глубинная память, а также дар постижения человеческих душ – приоткрыты с самого рождения и через них в сферу сознания просачивается вторая реальность: реальность, а не фантастика». (Цитирую по изданию: Даниил Андреев. Роза Мира, в 2-х т. Том. 2. – М., Профиздат, 2006.)

В заключение несколько слов о друзьях фальшивых, память о которых осталась в строчках стихотворений Лермонтова как "ложь врагов и клевета друзей" и "друзей клевета ядовитая". 

Первое место среди них занимает Соллогуб, который и при жизни, и после гибели поэта притворялся его другом и перевирал всё, что с ним связано. Так, он сочинил за Николая I фразу "Собаке – собачья смерть", сообщив, что слышал ее от приближённых царя. На самом деле Николай I произнёс по-французски: "Telle vie, telle mort", что можно перевести как: "Что заслужил, то и получил", "Какова жизнь, такова и смерть",  "Туда ему и дорога" (привожу перевод разных исследователей). Никакой "собаки" и рядом не лежало!.. 

Позднее кто-то еще из "друзей" вложил эту фразу и в уста бабушки Лермонтова: так она якобы отозвалась о скончавшемся муже (скончавшемся, кстати, от инсульта, а вовсе не покончившем с собой). Между тем хорошо известно письмо Елизаветы Алексеевны к родственнице (от 17 января 1836 г.) о своем внуке: "...нрав его и свойства совершенно Михайла Васильича, дай Боже, чтоб добродетель и ум его был". 

Как видим, "друзей клевета ядовитая" не оставляет Лермонтова даже и лет через 200 после его гибели.

Лидия БЕЛОВА

Октябрь 2016 года

 

Основные источники

для книги "Лермонтов, его друзья

и любимые женщины"

 

Поясню для читателя: три мои статьи о Лермонтове стали основой книги "Лермонтов, его друзья и любимые женщины" (глава "Лермонтов и Белинский: пристальный взгляд из нашего времени" входит в неё как Приложение). В конце книги я даю список основных использованных источников. И решила повторить этот список здесь – в конце статьи, которую размещаю на сайте позже двух предыдущих. – Л.Белова

Лермонтов М.Ю. Собр. соч. в 4-х т. / Примечания И.Л.Андроникова. – М., "Худож. лит-ра", 1975–1976

Лермонтов М.Ю. Собр. соч. в 4-х т. / Ответственный редактор В.А.Мануйлов. – Л., "Наука", 1979–1981

Лермонтов М.Ю. Полное собр. соч. в 10 т. Том 7. Письма / Комментарии С.А.Бойко. – М., "Воскресенье", 2001 и 2002 гг.

Летопись жизни и творчества М.Ю.Лермонтова / Составитель В.А.Мануйлов. – М.-Л., "Наука", 1964

Лермонтовская энциклопедия. – М., "Советская энциклопедия", 1981

М.Ю.Лермонтов в воспоминаниях современников / Составители В.А.Мануйлов и М.И.Гиллельсон. – Пенза, Пензенское книжное изд-во, 1960

Цитаты из текстов неоднократно переиздававшегося сборника "М.Ю.Лермонтов в воспоминаниях современников" даны по этому изданию, поскольку оно подготовлено лучше многих новых изданий: полнее представлен ряд текстов, даны обстоятельные справки об авторах и комментарии. – Л.Б.

Смирнова-Россет A.O. Дневник. Воспоминания / Серия "Литературные памятники" / Издание подготовила С.В.Житомирская. – М., «Наука», 1989

Панаева А.Я. (Головачёва). Воспоминания. – М., "Правда", 1986

Висковатов П.А. Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество. – М., "Современник", 1987

Андроников И.Л. Лермонтов. – М., "Сов. писатель", 1951

Андроников Ираклий. Лермонтов в Грузии в 1837 году. – М., "Сов. писатель", 1955

Андроников И.Л. Исследования и находки. – М., "Худож. лит-ра", 1977

Андреев Даниил. Роза Мира, в двух томах. Том 2. – М., Профиздат, 2006

Герштейн Э.Г. Судьба Лермонтова. – М., "Худож. лит-ра", 1986

Бойко Светлана. Лермонтов. Московские страницы жизни и творчества. – М., "Планета", 2014

Мелвилл Герман. Моби Дик, или Белый кит / Перевод с английского И.М.Бернштейн. – М., "АСТ", 2015 

Шопенгауэр Артур. Афоризмы житейской мудрости. [Переводчик не указан.]– М., "Интербук", 1990

Шопенгауэр Артур. Мир как воля и представление / Перевод с немецкого Ю.И.Айхенвальда // Шопенгауэр Артур. Собр. соч. в 5 т. Том 1. – М., "Московский Клуб", 1992